Однажды, когда я выступала в Киеве и показывала фотографию самолёта, на котором картины С.Н. прилетели в Советский Союз, ко мне подошёл один из зрителей и сказал, что он был в экипаже этого самолёта. И ему было очень приятно увидеть это и вспомнить. Тогда С.Н. даже дал такой небольшой обед в честь экипажа самолёта.
Когда самолёт поднялся в воздух, это было в аэропорту в Бангалоре, моя мама обратила внимание, что С.Н. был такой собранный, грустный. И она ему сказала: "Святослав Николаевич, наверное, Вам грустно, ведь это Ваши дети полетели, тяжело оторвать их от сердца". И он сказал: "Ну что ж грустить, ведь они полетели на Родину". С.Н. всегда был связан и сердечно, и мыслями с Родиной. Он был очень тонким популяризатором Учения Живой Этики, но в те годы он никогда не произносил этого названия. И общаясь с ним, мы даже не знали, что есть такое Учение.
Сейчас я немного расскажу, как происходило общение с С.Н. Он не упоминал об Агни-Йоге, но всё, о чём он говорил, было пронизано философией этого Учения и отражало мысли Учения. Когда мои родители приезжали к нему в имение, он показывал картины, а на картинах часто изображалась шкатулка. Моя мама спрашивает: "Что это за шкатулка, Святослав Николаевич?" Он ей ничего не сказал, стал говорить о других картинах. Потом они расстались, потом опять приехали. Опять мама его спрашивает: "Что это за шкатулка, Святослав Николаевич?" Он опять ничего не сказал. И (как в сказке) только при третьей встрече, а встречи эти были через какие-то временные интервалы, опять он показывает картины…. А шкатулка так запала моей маме в сердце, что она даже купила себе что-то подобное. И она спрашивает: " Ну что же это за шкатулочка такая, Святослав Николаевич? Почему Вы так часто изображаете её? Если это шкатулка, в которой Елена Ивановна хранила драгоценности, может быть, то почему Николай Константинович держит её в руках?" (Есть такой портрет). С.Н. опять ничего не сказал и вообще вышел из комнаты, ушёл в другое помещение. Тогда папа мой говорит маме: "Ну, как тебе не стыдно? Что ты пристала к человеку? Может быть это тайна. Ты видишь, он не хочет говорить". И папа был прав. Ведь это действительно великая тайна.
С.Н. прямо не сказал, а он вынес два тома "Тайной доктрины", дал эти книги моим родителям и сказал: "Здесь вы найдёте ответ". Это было, повторяю, в начале 70-х годов, практически 30 лет назад. С.Н. прекрасно знал, что знания эти у нас в стране были не то, что запрещены, но преследовались. Мы знаем, что первые рериховцы сидели в тюрьмах, их расстреливали. Потом в 60 - 70-е годы людей за чтение этой литературы исключали из партии, увольняли с работы. Конечно, С.Н. это всё знал, и он знал, что отец мой, конечно же, член партии и, кроме того, был генеральным консулом, был официальным лицом, представляющим Советский Союз. И, тем не менее, С.Н. дал им такие книги. Значит, он чувствовал их сердечно. Он их знал уже лет пятнадцать, и понимал, что они созрели, что можно им дать немножко прикоснуться к этим знаниям.
Но как было трудно читать эти книги. Мои родители по возрасту, можно сказать, ровесники Октября. Они получили по два высших образования, но их воспитание и образование проходило в условиях советской власти, в условиях жёсткого атеизма и материализма. И когда они стали читать "Тайную Доктрину" по очереди: один - один том, другой - другой том (книги им дал С.Н. именно в Бангалоре, буквально, дня на два) - всё в голове у них перемешалось. Но, я думаю, что самое главное они поняли. Они были потрясены этими книгами. Мама моя была потрясена личностью Блаватской, о которой она, конечно, ничего никогда не слышала. Она была поражена смелостью этой женщины, которая, совершенно отрицая парвинизм, на котором воспитаны многие поколения, пишет о законе Менделеева то, что мы не знали. Т.е. то, что было близко моей маме, то она и увидела там. Папа понял то, что он потом, когда они возвращали книги С.Н., в шутку сказал: "Святослав Николаевич, оказывается, на нашу жизнь влияют законы космоса, а не указы ЦК КПСС". Это было при личной встрече, и не было никого, поэтому можно было пошутить. Ещё мама сказала, что книги эти были зачитаны: тоненькие-тоненькие странички. Это были фамильные семейные книги Рерихов. И напротив каждой строчки стояли пометочки карандашом: "плюс" и "минус", т.е. это были настольные книги С.Н. Мама спросила: "Святослав Николаевич, а сами-то Вы читали? Ведь это такие сложные книги, они огромные - две тысячи страниц. Вы такой занятый человек. А сами-то Вы читали?" И он говорит: "Конечно, и не один раз. Эти знания, заложенные в этих книгах, должны войти в быт наш, в жизнь каждого дня. И настанет день, когда в вашей стране эти книги будут изучаться также тщательно, как сейчас изучается марксизм. И наступит день, когда русские вереницей потянутся в Адьяр к памятнику Блаватской и цветочки положат, и будут гордиться, что она была нашей соотечественницей. И моя Матушка Елена Ивановна для того и перевела их с английского языка на русский, чтобы книги эти были доступны соотечественникам". Вот так говорил С.Н. о "Тайной Доктрине".
Я хочу сказать, что вопрос-то у мамы был связан со шкатулкой. И когда она читала книги, она выписала такую цитату, где говорилось о том, что знание сокровенно, что оно скрыто, истина скрыта. Но когда человек к ней сердечно устремлён, он её достигает. Потом, когда мама возвращала эти книги С.Н., она, как добросовестная ученица, показала ему, что она выписала, и спрашивает: "Так?" Он говорит: "Может быть, и так. Почему бы и нет?" Т.е. Святослав Николаевич никогда не настаивал на каких-то формулах, он никогда не давал законченной формулы какого-то законченного решения. Он давал возможности работе психической энергии самого человека. Вот как его ведёт, так человек и развивается. Он никогда не навязывал своего мнения. Именно так, я думаю, и ведёт себя настоящий Учитель.
В 1974 г. С.Н. с выставкой приехал в Москву. Он остановился в гостинице "Советская". И наша семья пошла к нему на встречу. Для меня это была встреча после очень длительного перерыва, после общения с ним в Индии. Я уже немножко повзрослела, мне было 24 года. И когда я шла к нему, я очень волновалась. Я думала о том, что С.Н. - всемирно известный художник, о чём я с ним буду говорить? Я так давно его не видела, что он, конечно, забыл нас… и т.д. Но когда я вошла, и С.Н. встретил нас, и мы с ним встретились глазами, то сразу всякая скованность спала с меня. Я почувствовала такое сердечное тепло…. Он просто окутывал, пронизывал теплотой. И казалось, что он очень долго ждал этой встречи. Как у Сергия: "Вот и встретились!" Я думаю, что так он встречал каждого человека. И общение с ним после этого было очень простым. Можно было быть с ним очень искренним, говорить очень откровенно. Он был очень прост, естественен, доступен в общении. Но это была простота подлинно высокого человека. Конечно, никто не мог быть с ним на равной ноге или запанибрата.
Беседы со С.Н. были очень интересны. Я уже говорила, что всегда эти беседы были пронизаны мыслями Учения. Когда мы были маленькие, С.Н. рассказывал нам о жизни природы, о жизни насекомых. Он подчёркивал, что вся природа живая, что пронизано сознанием, но сознанием, конечно, разного качества. Потом, когда мы взрослели, он больше говорил о людях Индии. Он рассказывал такие эпизоды из своей жизни, такие явления, свидетелем которых он был сам. Например, он говорил, что когда они были в Париже, на сцене выступал человек, и с потолка падали рыбки в зал. А потом выступал другой человек - и появлялись розы. Потом он рассказывал о Саи Бабе, которого он называл "скатерть-самобранка". Саи Баба - это очень сильный Раджа Йог, который живёт на юге Индии. Кстати сказать, недалеко от С.Н. было его имение, и он был частым гостем в его доме. С.Н. рассказывал, как Саи Баба с ладони накормил его гостей. С.Н. делал жест, такое вращательное движение ладонью, повторяя жест Саи Бабы, и на руке у Саи Бабы появлялось горячее пирожное, которым он угощал гостей.
Когда мы это слушали (это 1974 г.), то у нас, конечно, всё в голове плыло. Сейчас мы насыщены информацией, что такое телепатия, телекинез, телепортация, материализация - об этом пишется даже в газетах. Но в то время об этом ничего не было известно, и не было никакой литературы. Поэтому, когда С.Н. говорил о таких вещах, мы смотрели на него, широко раскрыв рот. А он смеялся в бородку и говорил: "Ну, назовите это чудом, если вам так легче".
Я рассказывала об этом своим друзьям, причём очень узкому кругу людей, только таким, кто меня очень давно знает и уверен в моём психическом здоровье. И когда я рассказывала своему мужу, и то он мне говорил: "Таня, мы с тобой окончили Баумановский университет, но как ты можешь мне рассказывать такие сказки?!" Т.е. в это совершенно невозможно было поверить, но поскольку об этом рассказывал С.Н.… Я же понимала, что он говорит правду, я не могла ему не верить. Мне только хотелось знать больше об этом. Как это происходит? Что же такое действительно человек? И какие в нём заложены возможности?
С.Н. рассказывал ещё и о летающих объектах, о которых у нас тоже ничего не было известно. Он рассказывал, я помню, один эпизод, как они с Девикой ехали в машине по югу Индии, и, параллельно с их машиной, летел какой-то объект, напоминающий эллипсоид, по очерку (?) своему имеющий свечение, а потом ушёл. Мы спросили: "Святослав Николаевич, а Вы нарисовали?" Он говорит: "Да нет, не было времени". Но что интересно в этом эпизоде? Мы знаем, что когда происходят всякие такие явления, то земная техника выходит из строя, а вот автомобиль С.Н. как ехал по своему пути, так и продолжал движение параллельно с этим объектом.
Ну и, конечно, беседы со С.Н. в то время были связаны с его выставкой, которая открылась в Третьяковской галерее. Он нам рассказывал, что три картины из того большого количества, которое он привёз, были запрещены к показу, и, в частности, картина, где изображена танцовщица Рошан Ваджифдар. Мы спросили: "Чем же она не понравилась художественной комиссии?" Он сказал, что комиссия считает, что слишком много обнажённого тела - это развратит советскую молодёжь. Понятно, что это были просто препоны, шпильки в адрес С.Н. Это как раз тот тернистый путь, который он проходил. Всемирно известный художник должен был объяснять, почему он хочет, чтобы эта картина была представлена. Он сказал, что давайте пройдём по залам Третьяковской галереи, и, если там нет ни одной картины, ни одной скульптуры, показывающей красоту женского тела, то я не буду первым, не буду развращать советскую молодёжь. Ну, конечно же, мы живём, всё-таки, не в средневековье, в Третьяковке много соответствующих картин. И эту картину он отстоял. А нам он ещё в шутку сказал: "Ну что же тут крамольного? Я же прикрыл её шарфиком". С.Н. был очень остроумным человеком. И он мог хорошо, остро пошутить. Он никогда не был аскетом.
Вторая запрещённая картина - "Триумф Евы". Еву шарфиком не прикроешь, и эту картину в Москве С.Н. не смог отстоять. Но потом выставка поехала в Ленинград, и в Ленинграде "Триумф Евы" был вывешен. Всё-таки Ленинград всегда был городом более культурным, чем Москва, более просвещённым. Хотя я и москвичка, но должна признать, что это так.
О третьей картине, которая была запрещена, я скажу позже. И вот, чтобы увидеть эти картины, и чтобы ещё иметь побольше времени пообщаться со С.Н., я и моя старшая сестра поехали с ним в Ленинград (это был январь 1975 г.). Он нам говорил: "Вы, пожалуйста, приезжайте в гостиницу каждое утро (он останавливался в гостинице "Астория"), и вместе с вами мы будем ездить на выставку". Дело в том, что С.Н. всегда работал на своих выставках. Он всегда приезжал на выставку на два часа утром и два часа вечером и общался со зрителями. Ему было очень важно видеть, как принимается его творчество.
Когда мы ехали в машине со С.Н. по Ленинграду, он вспоминал какие-то эпизоды из детства, рассказывал, что вот здесь мы с братом играли, по этой улице мы ходили в школу, по этой улице мы ходили к бабушке. И меня удивляла его память, ведь он уехал из России, когда ему было 12 лет. Он обладал очень ясной памятью.
По просьбе С.Н. был сделан снимок очереди на его выставку. Ему было очень важно видеть, как принимается его творчество, ведь все его картины в живописной форме распространяют идеи Живой Этики, важно видеть именно, как эти знания воспринимаются людьми.
Хочу вспомнить некоторые эпизоды личного общения. Каждый день мы ездили, и, всё равно, каждый день у меня было очень сильное волнение. Я всегда смотрела на С.Н., естественно, снизу вверх. И когда мы встречались, он так погладит по спине и говорит: "Шубка-то у Вас какая тёпленькая!" Или, в помещении, говорит: "Туфельки-то у Вас какие модненькие!" И вот такими, совершенно как-то житейскими фразами, он очень сближал, снимал эту дистанцию, эту скованность. Он был очень чуткий, очень внимательный. Он всегда видел, что на вас надето: красиво это, модно ли это. Сам он был всегда опрятным, очень элегантным, подтянутым, очень красивым.
 |
| 1984г. Москва. С.Н. Рерих на выставке. Справа - О.В. Румянцева. |
Мы ходили с ним вместе, буквально, всё время. И он водил нас не только по своей выставке, но ещё и по другим залам Эрмитажа и, в частности, в залы Рембрандта и Тициана. Я помню, как он смотрел картины Тициана "Кающаяся Мария Магдалина" и "Даная" (они висят в одном зале). Он очень долго стоял в состоянии глубокой внутренней сосредоточенности. И только потом я поняла, как мне кажется, почему эти картины вызвали в нём такие глубокие чувства.
С.Н. после выставки, которая проходила в Эрмитаже, дал обед для друзей. Этот обед был в ресторане гостиницы "Астория", где он жил. Мы с моей старшей сестрой сидели рядом со С.Н. в торце стола. И сейчас вспомню один эпизод. Разговор был о картине "Господом твоим", но когда подходил официант к столику, С.Н. переключал внимание на этого официанта и говорил: "Вот смотрите, какой молодой человек, как он ловко сервирует". Это был молодой человек, большой такой, атлетического телосложения. И С.Н. как бы с удовольствием обращал на него внимание. Я ещё думала, почему он всё время переключается с одной темы на этого молодого парня? Потом, когда обед закончился, С.Н. достал бумажник, поскольку я сидела рядом, я увидела, что он достал очень крупные деньги - крупную купюру. Я говорю ему: "Святослав Николаевич, ну зачем же так много? Зачем развращать наших официантов?" А он: "Ничего, ничего, я хочу, чтобы он запомнил этот день", - и расплатился купюрой, с которой, как я и предполагала, он не получил сдачи. Я потом долго думала, что это было. Это не был жест барина - С.Н. никогда не мог обидеть человека. Я думаю, что С.Н., будучи такой высокой духовной сущностью, мог влиять на карму человека и, может быть, он хотел дать шанс этому молодому человеку облегчить свою карму, пройти её более светлым путём. Если бы этот молодой человек совершенно честно рассчитался бы со С.Н., то, наверное, что-то в его жизни изменилось бы ко благу. Но, к сожалению, этот шанс молодым человеком был упущен.
А сейчас я вспомню то время, это для меня очень важно, как я начала читать Учение. Когда я узнала о том, что есть Учение о Космосе, связанное с Рерихами, написанное матушкой С.Н., я была просто потрясена. Мне ужасно захотелось эти книги увидеть, читать их. В то время у меня был достаточно напряжённый момент в жизни, когда внешне всё было очень благополучно, но внутренне я была совершенно не удовлетворена жизнью. Мне всё не нравилось, всё казалось бесцельным, никчёмным, не имеющим никакого смысла, ничто не приносило мне удовлетворения. И всё это как-то меня угнетало.
И вот, именно в этот момент, пришли книги. Это была первая книга "Зов", наиболее сжатая, наиболее зашифрованная, сокровенная, связанная и с биографией Рерихов. Я испытала такое чувство, которое, наверное, испытывает человек, умирающий от жажды в пустыне, и который, наконец, подошёл к живому источнику. Я поняла очень мало из того, что там написано, какой-то ничтожный процент. Но то, что я поняла, дало мне такую радость, просто полёт души - такое окрыление я почувствовала. Особенно мне сразу же запомнилась последняя фраза в этой книге: "Спросят: "Как перейти жизнь?" Отвечайте: "Как по струне бездну - красиво, бережно и стремительно"".
(Окончание в следующем №)
